Я РОДИЛСЯ С БАЛАЛАЙКОЙ В РУКАХ

  Переступаю порог и с естественным любопытством разглядываю жилище моих новых знакомых. Ничего особенного. С годами каждая вещь обрела здесь свое привычное и узаконенное место: множество цветов в горшочках и баночках на подоконнике, коврики, вышивки, салфеточки, фотографии родственников, выстроенные в ряд. Но во всем этом заметны заботливая женская рука и мужская сноровка. Для хозяев весь этот бесхитростный интерьер давно привычен и составляет неотъемлемую часть их бытия. Человек со стороны сразу чувствует здесь себя как-то спокойно, умиротворенно, уютно. И с первой же минуты понимает: в этом доме царят мир и взаимопонимание, да и встречают здесь всегда не исходя из рамок приличия, а действительно с открытой душой и искренней радостью. Вот даже соседский кот Мурат, однажды заскочивший "на огонек", испытав это на себе, навсегда облюбовал маленький диванчик на кухне.

  Узнав о причине визита, чета Стакановых несколько озадачилась. "А что о нас писать? - тут же взяла инициативу в свои руки Надежда Ивановна. - Все у нас есть, ни на что не жалуемся. Сына, дочь на ноги поставили. Четырех внуков, трех правнуков дождались. Они растут - мы стареем. Чем можем, помогаем. А они, в свою очередь, о нас не забывают. Семья у нас дружная". Видя нетерпение супруга, продолжает: "Михайлович у меня "заводной". У него и сейчас в руках все горит. Знаете, как он на огороде работает?! У-у-у! Не оторвешь. Копает, как трактор. Молодым за ним не угнаться. Мы люди сельские, землю любим. И сейчас два участка обрабатываем. Соленья-варенья из собственных овощей и фруктов заготавливаем. Всю осень от плиты не отхожу, над банками колдую. Раньше, когда на Украине жили, еще и живность всякую держали: коров, свиней, птицу. Сейчас только курочек..."

  Алексей Михайлович, воспользовавшись паузой, наконец вставил свое слово: "Вы бы лучше о детях наших написали или о внучке Миле. Она у нас красавица, недавно стала "Мисс "Бизнес пятница". Вот я вам сейчас ее фотографию покажу..." И действительно, чуть позже будет долгая экскурсия по страницам семейного альбома: это уже обязательный ритуал у наших пенсионеров - знакомить гостей заочно, по снимкам, с теми, кто дорог, кого безгранично любишь, о ком постоянно думаешь и тревожишься.

  "А обо мне печатали однажды статью в газете. Правда, давно это было. И знаете, как называлась? "Человек-оркестр"!" Видя мое неподдельное удивление, пояснил: "Так я ж на многих музыкальных инструментах играть умею. Да. Хотя нигде специально не учился. Все мелодии на слух подбираю. Их у меня уже более двухсот. Один раз услышу - этого достаточно. Не верите?"

  "Где он только не выступал за свою жизнь, - поясняет супруга. - В клубах, санаториях, на различных праздниках и концертах. Этой своей музыкой только и живет. Если бы не она..." Не договорив, женщина многозначительно махнула рукой и отвернулась, украдкой вытирая глаза. А на столе появилась увесистая папка: грамоты за участие в художественной самодеятельности, благодарственные письма, дипломы. Самый первый "экспонат" личного архива (с профилем Ленина и Сталина на титульном листе) датирован еще 1951 годом, последний - 15-м января 2002-го. Именно в этот день в Железноводске состоялся фестиваль художественного творчества инвалидов. Стаканов стал единственным дипломантом в номинации "Инструментальная музыка", покорив зрителей (в том числе и меня) виртуозной игрой на балалайке.

  Удовольствие составляло не только слушать, но и видеть, как рождалась мелодия. Помню, как, не отрываясь, следили все за руками исполнителя. Маленькая кисть, длинные и очень сильные пальцы. Они, казалось, едва касаясь струн, исполняли свой неповторимый танец. И, доверившись им, бесхитростный инструмент оживал, точно воспроизводя фантазии музыканта.

  "Так я ж с ней в руках родился", - вспомнив недавний свой триумф, поясняет Алексей Михайлович. И в этом есть доля правды. Самый первый инструмент появился у него давно - почти 80 лет назад. Мама трехлетнего Алеши, отработав несколько дней "в наймах" на чужом дворе, получила в качестве оплаты не деньги или продукты, а... балалайку - предмет в крестьянском хозяйстве абсолютно бесполезный. Поэтому женщина отдала его младшему сынишке на потеху. Мальчонка был рад безмерно. Крутил, вертел диковинку и так, и этак, тренькал по струнам, удивленно прислушиваясь к тому, как рождались звуки. Упорно просиживал над своей игрушкой целыми днями, подражая пению птиц, шуму дождя и порывам ветра. Со временем из беспорядочных всхлипов начала складываться некая странная мелодия, затем и первая песня, некогда услышанная в родном селе. Потом вторая, третья... Да так успешно, что уже через год Алексей стал чуть ли не первым парнем на селе.

  "Помню, выпросят меня у матери, посадят в большой хате (она функции клуба выполняла) на теплую печь, - вспоминает Алексей Михайлович. - Народу набьется - не протолкнуться! И начинаются танцы. А я, значит, вместо аккомпаниатора. Время за полночь, глаза слипаются, но играть надо. Песню кто затянет, подыгрываю да еще и подпеваю, как умею. Вот так неожиданно пришли ко мне первый успех и популярность". Рассказчик лукаво улыбнулся: "Понимающие люди советовали матери отдать меня учиться музыкальной грамоте. Да только не до этого тогда было. На селе в почете более земные специальности".

  Так в жизни паренька появилось еще одно увлечение - техника. Выучился на шофера. Сколько за свою жизнь сменил грузовых да легковых автомобилей, сколько километров намотал за 62-летний водительский стаж, никогда не считал. Дороги всегда притягивали к себе, как магнит, обещая неведомые страны, алые закаты и тихие зори.

  "Я с детьми у родителей жила, а он все колесил по стране: нужно было семью содержать. Где только не работал. Даже на целине успел побывать, - вздыхает Надежда Ивановна. - А мы дни считали, папу домой ждали. Ах, как давно это было..."

  Видя, что у жены глаза опять на мокром месте, супруг пришел на выручку: "А хотите, я вам поиграю?" И чувствовалось, что ему давно не терпелось перейти от разговоров к делу. "Погоди, лучше расскажи о той балалайке, которая тебе жизнь спасла. Ну о той, что тебе пленные в концлагере смастерили", - советует Надежда Ивановна...

  Вот оно как. Совсем не предполагала, что услышу нечто подобное. Вот теперь настал черед Алексея Михайловича смахнуть что-то невидимое с ресниц. И начались воспоминания о Великой Отечественной...

  Она не уходит. Снится по ночам. Врывается бессонницей, заставляя вновь и вновь переживать былое. Война страница за страницей складывается в никем еще не написанную книгу - Книгу памяти.

  "Вот как бывает, - сдерживая волнение, говорит Алексей Михайлович, - уходил в 39-м в армию на два года, а домой вернулся лишь через 7 лет. Служил в Белоруссии, в Витебске. Опять же, водителем. Сначала на полуторке возил продукты, затем на легковой командира полка и комиссара. Однажды (дело молодое) неудачно спрыгнул с дерева. С сильным сотрясением мозга попал в госпиталь. Там и настигло меня 22 июня 41-го. Больницу фашисты разбомбили в первые же дни. Помню тот всепоглощающий пожар, крики раненых, тела убитых... Вместе с остальными уцелевшими вытаскивал из-под обломков живых. Под открытым небом поставили железные койки, собрали среди развалин кое-какую утварь. Ухаживали, как могли, за тяжелыми. Страшно вспоминать. Вокруг кровь, смерть... И немцы... Нужно было пробираться к своим, найти родной полк. И бить, бить захватчиков. Не получилось..." Впереди были долгие месяцы плена. Два с лишним года заключения в концентрационном лагере Дахау.

  "Сегодня о фашистских застенках уже много всего написано, - продолжает бывший узник одного из самых страшных концлагерей второй мировой. - Через все это я сам прошел, своими глазами видел. Смерть ежесе-кундно в затылок дышала. Дня не было без расстрелов, виселиц и истязаний. Звери это были, а не люди. Изощрялась коричневая сволочь, как только хотела. А знаете, с чего каждый раз перекличка начиналась? С побоев. Провинившихся (им можно было стать за любой пустяк, каждое утро из строя выводили человек 10-20) привязывали по очереди к козлам. Остальные заключенные долж-ны были стоять и смотреть. Отведешь глаза - сам угодишь в черный список. А как на такое спокойно смотреть можно было? Живые ведь люди. Словно наяву вижу, как беспомощные тела содрогаются и корчатся от ударов, падающих четко и немилосердно: кожа лопается, разлетаются окровавленные клочья верхней одежды. Самое главное в такие минуты - от боли не потерять сознание. По правилам, установленным эсэсовцами, наказуемый должен был вслух считать удары. Собьешься - значит, прибавят несколько лишних. И это еще не все. После экзекуции нужно было явиться к начальству и доложить: "Господин комендант лагеря, заключенный номер такой-то с благодарностью получил столько-то ударов..."

  Рассказчик надолго замолчал. И в комнате стало тихо. Долгая, долгая тишина. О чем вспоминал в эти минуты солдат Великой Отечественной? Может быть, о том, как смастерили ему товарищи простенькую балалайку, и он тихонько играл на ней с детства знакомые песни. И они напоминали о родных и близких, возвращали искру надежды, были тем зыбким призрачным мостиком, который связывал слушателей с далекой Родиной. Душу переполняли Вера и Любовь. И ненависть, лютая ненависть.

  Однажды в список приговоренных к смерти попал и Стаканов. И уже палач-доктор приготовил свои страшные инструменты. За доли секунды вся недолгая жизнь перед глазами прошла. Решил тогда Алексей: "Эх, была-не была. Помирать так с музыкой!" И, бросая вызов судьбе и войне, достал свою балалайку и заиграл.

  Музыкальный инструмент словно почувствовал, что происходит в душе его хозяина, и не подвел. Опешив, эсэсовцы не решались прервать это странное соло. Пальцы, словно

  белые птицы, скользили по струнам. Заключенный сквозь слезы улыбался чему-то неведомому. В эти мгновения он был недосягаемо далек

  от этих серых бараков, смотровых вышек и колючей проволоки -

  там, где от горизонта до горизонта расплескалась ковыльная ставропольская степь, где поют жаворонки и перепелки, где на разнотравье
пасутся пестрые стада, а воздух

  наполнен ароматом хлеба и молока. И над всем этим - огромное жаркое солнце и пушистые ленивые
облака...

  Практичные немцы смертную казнь в тот раз отменили, обязав "русс Ивана" выступать перед большим начальством и участвовать в различных "культурных" мероприятиях лагеря...

  А может быть, мерещился в сумерках Алексею Михайловичу тот черный огромный ров, на краю которого стоял он в 45-м вместе с десятками сотен узников, дожидаясь расстрела. Привести приговор в исполнение фашисты не успели - помешали американские войска.

  Затем была долгая проверка в специальном фильтрационном лагере, куда стекался освобожденный народ со всех уголков Германии. И здесь не расставался Алексей со своей балалайкой-спасительницей. Давал концерты по заявкам, играл на танцах. Тут же суждено ему было встретить свою половинку. Приглянулась ему Надежда, Наденька, Надюша. Познакомились. Разговорились. Оказалось, девушка с Украины, тоже почти три года в плену. Работала на одной из фабрик в Тюрингии. С того памятного дня они больше не расставались.

  "Немцы теперь грехи замаливают, - усмехается Алексей Михайлович. - Вот недавно от самой управляющей делами "Общества для международных встреч молодежи и работ в Мемориале-музее..." Анне Эрбахер Сарантис письмо получил. Музей, значит, теперь у них в Дахау создан. Разыскивают всех бывших узников. Вот и до меня черед дошел. В гости приглашают. Может, и поеду. Только не один. С балалайкой. Они хотели нас в скотов превратить, в землю втоптать, уничтожить, - Алексей Михайлович уже не стыдился слезинок, блестящих на ресницах. А мы вот живем и песни поем". Алексей Михайлович достал аккордеон.

  Над маленькой улочкой Медовой опускалась ночь. Надежда Ивановна, присев рядом с супругом на диванчике, внимательно следила за игрой. А он, прижавшись щекой к перламутровой поверхности тяжелого инструмента, самозабвенно играл, подпевая:

"Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть.
Резкий поворот и косогор.
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись, шофер..."

Ирина КОХАНОВИЧ.